Тяжелая бронированная туша черного лимузина плавно, будто совсем не торопясь, скользит по автобану. В салоне стоит неестественная, почти напряженная тишина; и кажется, что время остановилось, что застыло, точно первый лед в лужах. Десятый босс Вонгола изучает какие-то бумаги. Лицо его серьезное и сосредоточенное, меж бровей пролегла суровая складка, губы сжаты в тонкую линию. Не поднимая голову с каштановыми растрепанными вихрами от бумаг, он дает несколько коротких указаний своей Правой Руке, который сидит рядом, мнет дорогую ткань своего костюма, обеспокоенно хмурится и косится на босса. Его грызут нехорошие предчувствия. - Я все сделаю, Джудайме, – обещает Гокудера Хаято и тут же замолкает. За окном царит непроглядная летняя ночь. Лимузин несется по ровному асфальту в коридоре желтых фонарей. Автобан почти свободен – редкие машины приветливо подмигивают фарами и проносятся мимо. Перегородка, отделяющая пассажиров от водителя, захлопнута, и создается ощущение полного одиночества. Сейчас мир – это тесное пространство салона, где находятся двое: внешне спокойный Десятый Вонгола и неусидчивый Хранитель Урагана. И ничего не существует боле. Ничего. Только в небе стоит полная, большая и яркая луна, которая провожает своим внимательным взором черный лимузин. Савада подписывает последнюю бумагу, размашисто и быстро, четким, отработанным движением; дергает уголком губ, кажется, недовольно или раздраженно, откладывая бумагу в сторону, откидывается на мягкую спинку сиденья с усталым вздохом и скрещивает руки на груди. Руки его трудно назвать холеными, но и неухоженными они тоже не кажутся – ногти аккуратно подпилены, обработаны, хотя кожа на длинных, но не таких изящных, как у того же Хранителя Урагана, пальцах слегка грубовата. - Я могу полететь с вами, - говорит Гокудера, наблюдая за действиями босса. Савада косит на него карим глазом, и длинные темные ресницы чуть подрагивают, будто от волнения или усталости – да много причин можно найти. – Я уверен, тут справятся и без меня. Тсунаеши вздыхает почти незаметно, его губы растягиваются в улыбке, от которой веет светлой грустью и печалью. - Это ненадолго. Закончишь и прилетишь, - голос его мягок, тверд и уверен. Голос его ласков и спокоен – так мы лжем, когда хотим успокоить, когда хотим сказать, что все будет в порядке, хотя на самом деле ничего такого быть просто не может. Гокудера об этом не знает, он не чувствует глубоких настроений босса, ведь привык верить, и подчиняться его словам. Верить и подчиняться несмотря ни на что – без сомнений. - Я сделаю это как можно быстрее! – обещает Хаято, который до сих пор считает, что должен ни на шаг не отходить от босса. Савада кивает в ответ. И отворачивается. Смотрит в окно на бледный лик луны, холодный и неприступный, думает о том, что ему предстоит сделать. В душе царит полная гармония, только немного жаль, что разлука со своими Хранителями получится слишком долгой. «Им будет сложно без меня», - думает он, но ни на секунду не сомневается, что они справятся. Должны справиться. Тсунаеши проводит рукой по волосам, пропуская меж пальцев мягкие непослушные прядки, ослабляет узел галстука на шее, расстегивает верхние пуговки на рубашке. В каждом его движении скользит усталость – Савада измучен долгим отсутствием сна, ведь было так много дел, которые стоило закончить. Ничего, скоро он выспится. В машине Ирие Шоичи. Там будет много-много времени. - Джудайме? Может, вам налить чего-нибудь? – Гокудера приподнимается, тянется к бару, не дождавшись ответа. Это движение резкое и порывистое, как и сам Хаято. И от него, такого простого и привычного – видел же Савада это движение много-много раз, -перехватывает дыхание и отчего-то горько становится во рту. Не хочется расставаться. Не хочется уходить. Не хочется оставлять. Надо. Занавес серебряных волос от движения приоткрывается, и жадному взору предстает белоснежная шея, на которой блестят тонкие цепочки, аккуратная ушная раковина, украшенная тяжелыми сережками, и дрожащая жилка, беспокойная, нервная, неспокойная. Хаято – в этом весь он. Глаза Гокудеры округляются, становятся глубокими, в искусственном свете тусклых ламп приобретают бархатную зелень. В них удивление и вопрос. Губы начинают шевелиться, чтобы спросить, что происходит, когда руки босса хватают за плечи и бесцеремонно разворачивают к себе; но с них не срывается ни звука, потому что почти сразу за этим следует поцелуй. Он глубокий и сильный, но холодный, точно лед. В нем нет страсти, нет пламени, только какое-то странное, необъяснимое отчаяние. Гокудера подчиняется и медленно прикрывает глаза. Пушистые серебристые ресницы дрожат. Удивление сменяется смирением, а смирение переходит с бесконечную нежность. Он приоткрывает губы и отвечает на поцелуй. Десятый берет его лицо в шершавые, огрубевшие ладони и поворачивает к себе. Блестящий бокал, который успел схватить Гокудера, выпадает из пальцев и катится по полу, но на него никто не обращает внимание. Машина по-прежнему гладко скользит по ровному асфальту. Из одного окна видны только луна и желтый свет фонарей, с другой стороны переливается неоном и огнями город, а Десятый Вонгола и его Хранитель кажутся запертыми в этом междумирье. Между небом и землей. Между прошлым и будущим. Живущие и дышащие только настоящим, здесь и сейчас. Лимузин чуть притормаживает на повороте, и Гокудера подается вперед. Десятый хватает его за широкие, напряженные плечи, не разрывая поцелуя, притягивает к себе ближе. Хаято подчиняется, послушно прижимается, как всегда это делает - он неизменно чувствует, что нужно его боссу сейчас больше всего. Тсуна благодарен ему за эту чуткость, и поэтому обжигающе холодный поцелуй теплеет, и в нем, точно весенняя капель, появляются редкие нотки нежности. Руки Хаято обвиваются вокруг шеи Тсунаеши, пальцы зарываются волосы на затылке. Савада ощущает, как учащается дыхание его Хранителя – становится волнующим, глубоким, возбужденным; горячая волна проходит по телу, почти обжигая, и спускается вниз по животу. - Вы хотите этого сейчас? – торопливый шепот срывается с зацелованных губ Хаято. Льется горячей волной по шее, щекочет ухо, вызывая легкую приятную дрожь. Тсунаеши кивает, вздыхает украдкой и прикрывает глаза, когда Гокудера проводит руками по бокам, упирается ладонями в бедра босса. Савада знает, что сейчас не время и не место, чтобы заниматься подобными вещами, но не может остановиться, поскольку понимает, что замерз. Что уже почти уснул среди холодного безжизненного металла в полном одиночестве, и сейчас так важно получить немного тепла. А Хаято горячий. Он невероятно горячий – тело плавится под его прикосновениями, бурно отзывается, и кровь, которая кажется почти застывшей, вновь убыстряет свой бег, шумит в ушах, окрашивает румянцем щеки. Гокудера опускается на колени меж разведенных ног босса, гладит ладонями напряженные бедра, приближаясь к ремню, а потом останавливается. Глаза в этом неверном свете ставшие почти зелеными, лукаво блестят, когда Хаято поднимает голову и смотрит в лицо Тсунаеши. Яркие, блядские глаза – они и святого совратят. Савада далеко не святой, и нет шансов устоять. Он улыбается, кладет руки на плечи, большим пальцем гладит дрожащую жилку на шее. Гокудера изворачивается, кончики растрепанных серебряных волос щекочут тыльную сторону ладони, а за этим ощущением приходит другое – Хаято прихватывает зубами палец босса, почти сразу же обволакивает его губами и начинает с удовольствием посасывать. Его глаза почти прикрыты, но из-под дрожащих светлых ресниц нет-нет да мелькнет серо-зеленая вспышка, и это заставляет все существо Тсунаеши отозваться. Он вытаскивает плененный палец, размазывая слюну по щеке Гокудеры, зарывается рукой в легкие и мягкие, точно воздух, пряди. Эта рука властно ложится на затылок и недвусмысленно подталкивает вперед, к бугру на брюках. Руки Хаято, которые по-прежнему лежат на талии босса, слегка сжимают бока в ответ.
Гокудера облизывает розовым влажным язычком пересохшие губы и подается к Десятому. Умелые быстрые пальцы, на которые щедро нанизаны серебряные кольца, справляются с ремнем, своими кончиками проходятся по ширинке, обрисовывая контур напряженной плоти, и только после этого тянут за язычок молнии. Чтобы дать Хаято пространство для маневра, Тсунаеши откидывается на удобную спинку сиденья и шире разводит ноги. Гокудера, сидящий на пятках, почти как примерный японец, приподнимается, когда твердый член босса ложится в его ладонь. У Савады перехватывает дыхание, когда он видит, как приоткрываются розовые губы. И в них… предвкушение? Хаято любит босса всего, но особенно ему нравится эта часть его тела. Ну и задница. Когда Гокудера делает минет стоя, он всегда поглаживает ее рукой, и неизменно впивается к нее пальцами, когда босс кончает. Сейчас же Савада сидит, и тискать филейную часть несколько проблематично, но Хаято это нисколько не огорчает. Он мнет рукой напряженную плоть, чувствительно сжимает ее, и из груди босса вырывается тяжелый, возбужденный вздох. Губы Гокудеры растягиваются в слабой довольной улыбке, а потом они влажно окутывают член Десятого. Еще не полностью, только головку – чтобы подразнить. Гокудера умеет делать минеты. А потом он спускается губами по стволу вниз, проводит языком; взяв в руку яйца, перекатывает их пальцами, тянет и сжимает – все настолько четко выверено, что Саваде кажется, что он теряет рассудок от ощущений. Не просто горячо - обжигающе. Гокудера ерзает, стоя на коленях, стараясь найти для себя более удобное положение, а потом заглатывает Тсуну полностью. Медленно и с трудом переводит дыхание, от усердия и удовольствия прикрывая глаза. Он начинает двигаться, его слюна щедро смазывает плоть босса, она стекает на прохладную мошонку, которую Гокудера не забывает с чувством и нетерпением мять. Савада почти теряется в ощущениях. Он сидит, откинувшись на спинку сиденья и раздвинув ноги. Он то прикрывает глаза тихо, глубоко постанывая, то вновь смотрит на Хаято, который беспокойно ерзает между его ног. Босс запускает руки в растрепанные волосы Гокудеры, перебирает мягкие прядки, иногда подталкивает вперед, направляя, иногда, наоборот, тянет. Хаято это безумно нравится – он счастливо жмурится, облизывает плоть, словно конфету. Его дыхание учащено. Приоткрывая глаза, Тсунаеши видит, как беспокойно вздымаются его бока. - Хватит, - спокойно приказывает босс и тянет Гокудеру за волосы. Сейчас слишком обидно будет кончить ему в рот. Сейчас Саваде хочется неудержимых стонов под ним. Ему хочется удовольствия, разделенного на двоих. Потому что впереди – долгое, холодное одиночество. Гокудера запрокидывает голову, смотрит на своего босса с некоторым удивлением. Глаза лихорадочно блестят возбуждением, и брюки не способны скрыть его желания. Губы Хаято припухшие и влажные, на открытой белой шее беспокойно ходит адамово яблоко, когда Гокудера сглатывает. Тсунаеши берет его за подбородок и заставляет приподняться; сам же наклоняется, просто прикасается своими губами к горячим губам своего Хранителя и усмехается, обдавая того своим дыханием. Хаято замирает, точно мышь перед огромным котом, и ждет своей участи. Но участь его оказывается в сто крат лучше, чем у той мыши: босс целует в подбородок, в шею, отрывается, чтобы расстегнуть белоснежную, пахнущую сигаретами и порохом рубашку, прикасается огрубевшими пальцами к нежной коже на ключице. Гокудера дергается, будто это прикосновение обжигающе холодное, а шумный выдох мешается с почти измученным стоном, когда Савада обводит розовый напряженный сосок. - У меня есть к тебе одна просьба, - босс сильнее сжимает сосок. Гокудера давится вскриком. – Сделаешь? Голос у Тсунаеши спокойный, но проникновенный. Он пробирает до самых костей, почти сводит с ума. - Все, что угодно, Джудайме… - экспрессия из речей Хаято сейчас ушла, вытекла, как вода из разбитого сосуда. Только босс способен довести его до такого состояния бешеного возбуждения, когда он даже кричать не мог, только слабо хрипеть или поскуливать. - Хорошо, - кивает Десятый, но не спешит озвучивать свою просьбу. Вместо этого он повторяет еще раз: – Хорошо. Тсунаеши заставляет Хаято придвинуться ближе, невольно трется возбужденным, еще увлажненным слюной Гокудеры членом о дорогую, но сейчас кажущуюся преступно грубой ткань его брюк, и почти целомудренно целует в шею. А потом поднимается выше: берет в рот мочку уха, перекатывает на языке сережки, точно леденцы. Хаято в ответ сильнее прижимается, недовольно ворчит – ему тоже не нравится то, что он еще одет. Лимузин продолжает свой ровный, почти неспешный путь – сквозь ночь к холодному, долгому сну, который ждет Десятого в Японии. Освещая яркими ксеноновыми фарами себе дорогу, он несется к будущему неумолимо, а то, что время сейчас застыло – это всего лишь красивая иллюзия. Но ей очень хочется поддаться, принять ее, раствориться в ней без остатка. И Десятый это сделает, но позже. Сначала – стребовать обещание, которое Хаято никогда не нарушит. Тсунаеши обнимает дрожащего Гокудеру, прижимая к себе. - Я хочу, чтобы ты дождался моего возвращения, - шепчет он ласково и поглаживает Хаято по плечам. - Джудайме… - только выдох в ответ. Гокудера с трудом может разобрать смысл слов своего босса. Ему трудно – слишком много ощущений, слишком сильно возбуждение; и от этого его мысли разбегаются, словно тараканы, - не собрать. Но он их запомнит, Десятый знает. - Помни о том, что обещал, - мягко напоминает босс, а потом находит его отзывчивые губы. Целует с языком, стискивая упругую задницу. - М-м-м… - Хаято кладет руки на плечи босса, выгибаясь дугой. – Да… Он трется обнаженной, чувствительной грудью о пиджак Десятого, который до сих пор на нем, и пуговицы слегка царапают и холодят разгоряченную кожу. Савада кладет руку на спину Хаято, поддерживая, и тот выгибается еще больше. Видя это безумно прекрасное непотребство, босс понимает, что если сейчас не возьмет его, то просто сойдет с ума; сноровисто меняется с Гокудерой местами и в рекордные сроки приспускает ему брюки. Хаято что-то тихо стонет, отклячивает белую, как снег, покрытую редкими серебристыми волосками задницу. Одной ногой он становится на колено, вторую ставит ступней на подлокотник, упираясь руками в спинку сиденья. Тихо и недовольно шелестят оставленные на подлокотнике бумаги, которыми недавно занимался Десятый - они сыплются на пол и мнутся. Тсунаеши внимания на них не обращает, он полностью поглощен открывшимся, доступным Гокудерой: разведенные ноги – бери, не церемонься; беспокойное, поверхностное дыхание – «Джудайме, быстрее уже!». И правда, что тянуть? Несмотря на то, что лимузин дорогой и бронирован по самое «не хочу», места в нем не так много, как кажется на первый взгляд, поэтому, чтобы Десятому пристроиться сзади, приходится почти лечь на спину Хаято. Он подготавливает себя быстро – размазывает по члену смазку и выдавливает немного на вход. И проникает внутрь тоже быстро – нет сил и желания ждать. Узкие горячие стенки послушно расходятся, принимая в себя возбужденную плоть; Гокудера замирает на тот миг, пока его насаживают, заставляет себя не дергаться навстречу и подождать, пока вход растянется настолько, чтобы член босса скользил в нем без натуги. Хотя сам процесс проникновения Хаято нравится тоже – медленно, но верно приходит ощущение заполненности; и задница перестает беспокойно ныть от желания. - Ум-м… - срывается с губ Гокудеры. Ощущений много, и они такие невыносимо острые, что молчать нет сил. Стоны вырываются из горла - глубокие, томные стоны. В них нетерпение мешается с невыносимым, трепетным удовольствием. – Ха-а-а… - когда босс входит до конца.
Гокудера прогибается в пояснице, прикрывая глаза. Блаженствуя от ощущения твердого большого члена у себя в заднице, он чуть вертит ею, давая понять, что уже привык и можно двигаться. И все же первые толчки идут с некоторым трудом – мышцы еще недостаточно растянуты, поэтому сейчас скольжение максимально тугое. Для Десятого этот момент самый сложный, ведь его настолько плотно обхватывают мягкие стенки, что можно кончить, даже и не начав. Поэтому Тсунаеши плотнее сжимает зубы, сосредотачивается на дыхании и только потом начинает работать членом. Пальцы Гокудеры впились в кожную обивку сиденья, он наклонил голову, приложив лоб к тыльной стороне ладони. Его глаза закрыты, он терзает зубами свои и без того припухшие губы. Босс трахает его, и от этого хочется скулить. Задница горит, как в огне, отзывается невозможно яркими вспышками удовольствия, когда кожаный поршень скользит внутри. Член ноет от невнимания, чуть побаливает, стоит колом и настойчиво требует прикосновений, но Хаято себя почти никогда не касается. Обычно это делает босс: наклоняется, сжимает его в руке. И это невероятно прекрасное зрелище: когда пальцы властно обхватывают Гокудеру, и, будто напоминая о том, кому целиком и полностью принадлежит Хранитель Урагана, тускло мерцает кольцо Неба, которое Десятый носит взамен уничтоженного. Мышцы потихоньку расслабляются, и Десятый получает возможность ускориться, участить толчки, сделать их глубже и резче. Трахать в том темпе, в котором ему нравится. А нравится ему быстро и чтобы максимум трения, чтобы на лбу выступала испарина, чтобы Гокудера уже не стонал, а беспрерывно скулил, потому что его простату задевают часто и сильно. Босс, который предельно ускоряется и часто дышит, готовый вот-вот излиться в податливую задницу Гокудеры, в очередной раз глубоко врезается в Хаято, обхватывает рукой налитую до предела плоть; грубовато, с остервенением и страстью дрочит ее - гоняет нежную шкурку по головке, размазывая остро пахнущую, скользкую смегму по всей длине. И если раньше еще как-то можно было терпеть и ждать, то теперь становится невозможно. Волна удовольствия похожа на лавину, которая погребает под собой все, Хаято мечется, двигает задом, пытаясь насадиться сильнее, стонет что-то нечленораздельное – кажется, какую-то гремучую смесь из «Джудайме» и «Тсуна»; снова скулит, потом матерится и вдруг замолкает… Его всего трясет сильно, точно в лихорадке, задний проход сжимает плоть босса неудержимо сильно, почти до боли, преступно приятно, и Десятый отчаянно хрипит, задыхается и прикусывает Хаято за влажный, покрытый испариной затылок, как кошака – чтобы замер и не дергался, не сбежал. На некоторое время они замирают. Тишину нарушает лишь их скомканное, неровное дыхание. Кровь яростно шумит в ушах, а сердце бьется так сильно, что, кажется, оно ударяется о ребра. Первым в себя приходит Гокудера - он слабо шевелится под боссом, привлекая внимание. - Джудайме? – его голос не слушается, он кажется хриплым и сорванным, хотя Десятый не припоминает, чтобы Хаято кричал. - Ага, - Тсунаеши дарит нежный извиняющийся поцелуй в затылок, туда, где теперь наливаются красным следы его зубов. - Мы скоро прибудем, - мягкое напоминание. - Я знаю. Тсунаеши грустно улыбается, но его улыбки и его грусти никто не видит. Он выходит из Хаято и тянется за салфетками. Нужно привести себя в порядок – негоже боссу Вонголы иметь взъерошенный вид. Тяжелые мысли о будущем медленно возвращаются и становятся все сильней по мере того, как успокаивается сердце после оргазма. Но теперь они почему-то не кажутся настолько мрачными, насколько представлялись еще несколько минут назад. Сейчас тепло и спокойно. А в груди уверенным согревающим огоньком горит надежда: все будет хорошо. Ребята справятся. Машина паркуется в VIP-зоне. Когда затихает мотор, Савада Тсунаеши, один из легендарных боссов сильнейшей мафиозной семьи, снова занимается бумагами, снова ставит размашистые, четкие подписи. К некоторым прикладывает кольцо, и на бумаге появляется яркая печать Пламени Неба, она дрожит беспокойно, и похожа на зажженную свечу. Атмосфера стоит рабочая. И не скажешь, что всего несколько минут назад здесь звучали страстные стоны. И не скажешь, что скоро Десятый будет «убит» Мильфиоре, и его положат в лакированный гроб, застланный белыми лилиями. И не скажешь, что скоро он будет спать в большой, холодной машине Ирие Шоичи и ждать, пока те, на кого он поставил все, оправдают его ожидания. Дверь распахивается. Первым выходит Правая Рука, и выглядит он идеально – ничего в его виде не напоминает о том, что произошло недавно, даже все засосы спрятаны под одеждой. Хаято останавливается неподалеку, почтительно кланяясь, когда босс покидает машину – властный и уверенный в себе, с расправленными плечами и прямой гордой осанкой. Огни аэропорта зовут его. Зовут в неизбежное будущее. - Наша разлука не будет долгой, - обещает Савада, слегка наклоняя голову. - Конечно, Джудайме. Я постараюсь закончить с делами как можно быстрее и прилететь, - Гокудера не знает ни о чем, но все равно чувствует, что что-то надвигается. Это видно в глубине его живых блестящих глаз. - Хорошо, - кивает босс и направляется к стеклянным дверям аэропорта.
Вааааао *________* Автор, вы просто великолепны *снимает шляпу* я не ярая поклонница ни 2759 ни наоборот, но текстом просто вынесли и убили *______* я буду вечно вас любить
Автор просто супер, но в некоторых местах мну смеялсо до жтукой боли в животике))) А вообще я это серьезно, рассказ мну понравился))) честно! Автор молодца))
Гость Автор, все классно, но Гокудера нуждается в срочной депиляции ))) Нифига. Гокудера же мужиг. А мужиги дожны быть с волосатой задницей и небритыми подмышками!
Фейлон - он как сломанная кость, которую вправили неправильно - ничто его не излечит полностью, а если переломать снова и сложить заново - может вообще не срастись. (с)
а мне понравилось, спасибо огромное.. очень заинтересовало, что же будет дальше и чем сердце успокоится))
-
-
10.12.2009 в 20:28-
-
10.12.2009 в 22:30Заказчику не принципиально
-
-
19.12.2009 в 21:00Тяжелая бронированная туша черного лимузина плавно, будто совсем не торопясь, скользит по автобану. В салоне стоит неестественная, почти напряженная тишина; и кажется, что время остановилось, что застыло, точно первый лед в лужах. Десятый босс Вонгола изучает какие-то бумаги. Лицо его серьезное и сосредоточенное, меж бровей пролегла суровая складка, губы сжаты в тонкую линию. Не поднимая голову с каштановыми растрепанными вихрами от бумаг, он дает несколько коротких указаний своей Правой Руке, который сидит рядом, мнет дорогую ткань своего костюма, обеспокоенно хмурится и косится на босса. Его грызут нехорошие предчувствия.
- Я все сделаю, Джудайме, – обещает Гокудера Хаято и тут же замолкает.
За окном царит непроглядная летняя ночь. Лимузин несется по ровному асфальту в коридоре желтых фонарей. Автобан почти свободен – редкие машины приветливо подмигивают фарами и проносятся мимо. Перегородка, отделяющая пассажиров от водителя, захлопнута, и создается ощущение полного одиночества. Сейчас мир – это тесное пространство салона, где находятся двое: внешне спокойный Десятый Вонгола и неусидчивый Хранитель Урагана. И ничего не существует боле. Ничего. Только в небе стоит полная, большая и яркая луна, которая провожает своим внимательным взором черный лимузин.
Савада подписывает последнюю бумагу, размашисто и быстро, четким, отработанным движением; дергает уголком губ, кажется, недовольно или раздраженно, откладывая бумагу в сторону, откидывается на мягкую спинку сиденья с усталым вздохом и скрещивает руки на груди. Руки его трудно назвать холеными, но и неухоженными они тоже не кажутся – ногти аккуратно подпилены, обработаны, хотя кожа на длинных, но не таких изящных, как у того же Хранителя Урагана, пальцах слегка грубовата.
- Я могу полететь с вами, - говорит Гокудера, наблюдая за действиями босса. Савада косит на него карим глазом, и длинные темные ресницы чуть подрагивают, будто от волнения или усталости – да много причин можно найти. – Я уверен, тут справятся и без меня.
Тсунаеши вздыхает почти незаметно, его губы растягиваются в улыбке, от которой веет светлой грустью и печалью.
- Это ненадолго. Закончишь и прилетишь, - голос его мягок, тверд и уверен. Голос его ласков и спокоен – так мы лжем, когда хотим успокоить, когда хотим сказать, что все будет в порядке, хотя на самом деле ничего такого быть просто не может. Гокудера об этом не знает, он не чувствует глубоких настроений босса, ведь привык верить, и подчиняться его словам. Верить и подчиняться несмотря ни на что – без сомнений.
- Я сделаю это как можно быстрее! – обещает Хаято, который до сих пор считает, что должен ни на шаг не отходить от босса. Савада кивает в ответ. И отворачивается. Смотрит в окно на бледный лик луны, холодный и неприступный, думает о том, что ему предстоит сделать. В душе царит полная гармония, только немного жаль, что разлука со своими Хранителями получится слишком долгой.
«Им будет сложно без меня», - думает он, но ни на секунду не сомневается, что они справятся. Должны справиться.
Тсунаеши проводит рукой по волосам, пропуская меж пальцев мягкие непослушные прядки, ослабляет узел галстука на шее, расстегивает верхние пуговки на рубашке. В каждом его движении скользит усталость – Савада измучен долгим отсутствием сна, ведь было так много дел, которые стоило закончить. Ничего, скоро он выспится. В машине Ирие Шоичи. Там будет много-много времени.
- Джудайме? Может, вам налить чего-нибудь? – Гокудера приподнимается, тянется к бару, не дождавшись ответа. Это движение резкое и порывистое, как и сам Хаято. И от него, такого простого и привычного – видел же Савада это движение много-много раз, -перехватывает дыхание и отчего-то горько становится во рту. Не хочется расставаться. Не хочется уходить. Не хочется оставлять.
Надо.
Занавес серебряных волос от движения приоткрывается, и жадному взору предстает белоснежная шея, на которой блестят тонкие цепочки, аккуратная ушная раковина, украшенная тяжелыми сережками, и дрожащая жилка, беспокойная, нервная, неспокойная. Хаято – в этом весь он.
Глаза Гокудеры округляются, становятся глубокими, в искусственном свете тусклых ламп приобретают бархатную зелень. В них удивление и вопрос. Губы начинают шевелиться, чтобы спросить, что происходит, когда руки босса хватают за плечи и бесцеремонно разворачивают к себе; но с них не срывается ни звука, потому что почти сразу за этим следует поцелуй. Он глубокий и сильный, но холодный, точно лед. В нем нет страсти, нет пламени, только какое-то странное, необъяснимое отчаяние. Гокудера подчиняется и медленно прикрывает глаза. Пушистые серебристые ресницы дрожат. Удивление сменяется смирением, а смирение переходит с бесконечную нежность. Он приоткрывает губы и отвечает на поцелуй. Десятый берет его лицо в шершавые, огрубевшие ладони и поворачивает к себе. Блестящий бокал, который успел схватить Гокудера, выпадает из пальцев и катится по полу, но на него никто не обращает внимание. Машина по-прежнему гладко скользит по ровному асфальту. Из одного окна видны только луна и желтый свет фонарей, с другой стороны переливается неоном и огнями город, а Десятый Вонгола и его Хранитель кажутся запертыми в этом междумирье. Между небом и землей. Между прошлым и будущим. Живущие и дышащие только настоящим, здесь и сейчас.
Лимузин чуть притормаживает на повороте, и Гокудера подается вперед. Десятый хватает его за широкие, напряженные плечи, не разрывая поцелуя, притягивает к себе ближе. Хаято подчиняется, послушно прижимается, как всегда это делает - он неизменно чувствует, что нужно его боссу сейчас больше всего. Тсуна благодарен ему за эту чуткость, и поэтому обжигающе холодный поцелуй теплеет, и в нем, точно весенняя капель, появляются редкие нотки нежности. Руки Хаято обвиваются вокруг шеи Тсунаеши, пальцы зарываются волосы на затылке. Савада ощущает, как учащается дыхание его Хранителя – становится волнующим, глубоким, возбужденным; горячая волна проходит по телу, почти обжигая, и спускается вниз по животу.
- Вы хотите этого сейчас? – торопливый шепот срывается с зацелованных губ Хаято. Льется горячей волной по шее, щекочет ухо, вызывая легкую приятную дрожь. Тсунаеши кивает, вздыхает украдкой и прикрывает глаза, когда Гокудера проводит руками по бокам, упирается ладонями в бедра босса. Савада знает, что сейчас не время и не место, чтобы заниматься подобными вещами, но не может остановиться, поскольку понимает, что замерз. Что уже почти уснул среди холодного безжизненного металла в полном одиночестве, и сейчас так важно получить немного тепла. А Хаято горячий. Он невероятно горячий – тело плавится под его прикосновениями, бурно отзывается, и кровь, которая кажется почти застывшей, вновь убыстряет свой бег, шумит в ушах, окрашивает румянцем щеки. Гокудера опускается на колени меж разведенных ног босса, гладит ладонями напряженные бедра, приближаясь к ремню, а потом останавливается. Глаза в этом неверном свете ставшие почти зелеными, лукаво блестят, когда Хаято поднимает голову и смотрит в лицо Тсунаеши. Яркие, блядские глаза – они и святого совратят. Савада далеко не святой, и нет шансов устоять. Он улыбается, кладет руки на плечи, большим пальцем гладит дрожащую жилку на шее. Гокудера изворачивается, кончики растрепанных серебряных волос щекочут тыльную сторону ладони, а за этим ощущением приходит другое – Хаято прихватывает зубами палец босса, почти сразу же обволакивает его губами и начинает с удовольствием посасывать. Его глаза почти прикрыты, но из-под дрожащих светлых ресниц нет-нет да мелькнет серо-зеленая вспышка, и это заставляет все существо Тсунаеши отозваться. Он вытаскивает плененный палец, размазывая слюну по щеке Гокудеры, зарывается рукой в легкие и мягкие, точно воздух, пряди. Эта рука властно ложится на затылок и недвусмысленно подталкивает вперед, к бугру на брюках. Руки Хаято, которые по-прежнему лежат на талии босса, слегка сжимают бока в ответ.
-
-
19.12.2009 в 21:00А потом он спускается губами по стволу вниз, проводит языком; взяв в руку яйца, перекатывает их пальцами, тянет и сжимает – все настолько четко выверено, что Саваде кажется, что он теряет рассудок от ощущений. Не просто горячо - обжигающе. Гокудера ерзает, стоя на коленях, стараясь найти для себя более удобное положение, а потом заглатывает Тсуну полностью. Медленно и с трудом переводит дыхание, от усердия и удовольствия прикрывая глаза. Он начинает двигаться, его слюна щедро смазывает плоть босса, она стекает на прохладную мошонку, которую Гокудера не забывает с чувством и нетерпением мять. Савада почти теряется в ощущениях. Он сидит, откинувшись на спинку сиденья и раздвинув ноги. Он то прикрывает глаза тихо, глубоко постанывая, то вновь смотрит на Хаято, который беспокойно ерзает между его ног. Босс запускает руки в растрепанные волосы Гокудеры, перебирает мягкие прядки, иногда подталкивает вперед, направляя, иногда, наоборот, тянет. Хаято это безумно нравится – он счастливо жмурится, облизывает плоть, словно конфету. Его дыхание учащено. Приоткрывая глаза, Тсунаеши видит, как беспокойно вздымаются его бока.
- Хватит, - спокойно приказывает босс и тянет Гокудеру за волосы. Сейчас слишком обидно будет кончить ему в рот. Сейчас Саваде хочется неудержимых стонов под ним. Ему хочется удовольствия, разделенного на двоих. Потому что впереди – долгое, холодное одиночество.
Гокудера запрокидывает голову, смотрит на своего босса с некоторым удивлением. Глаза лихорадочно блестят возбуждением, и брюки не способны скрыть его желания. Губы Хаято припухшие и влажные, на открытой белой шее беспокойно ходит адамово яблоко, когда Гокудера сглатывает. Тсунаеши берет его за подбородок и заставляет приподняться; сам же наклоняется, просто прикасается своими губами к горячим губам своего Хранителя и усмехается, обдавая того своим дыханием. Хаято замирает, точно мышь перед огромным котом, и ждет своей участи. Но участь его оказывается в сто крат лучше, чем у той мыши: босс целует в подбородок, в шею, отрывается, чтобы расстегнуть белоснежную, пахнущую сигаретами и порохом рубашку, прикасается огрубевшими пальцами к нежной коже на ключице. Гокудера дергается, будто это прикосновение обжигающе холодное, а шумный выдох мешается с почти измученным стоном, когда Савада обводит розовый напряженный сосок.
- У меня есть к тебе одна просьба, - босс сильнее сжимает сосок. Гокудера давится вскриком. – Сделаешь?
Голос у Тсунаеши спокойный, но проникновенный. Он пробирает до самых костей, почти сводит с ума.
- Все, что угодно, Джудайме… - экспрессия из речей Хаято сейчас ушла, вытекла, как вода из разбитого сосуда. Только босс способен довести его до такого состояния бешеного возбуждения, когда он даже кричать не мог, только слабо хрипеть или поскуливать.
- Хорошо, - кивает Десятый, но не спешит озвучивать свою просьбу. Вместо этого он повторяет еще раз: – Хорошо.
Тсунаеши заставляет Хаято придвинуться ближе, невольно трется возбужденным, еще увлажненным слюной Гокудеры членом о дорогую, но сейчас кажущуюся преступно грубой ткань его брюк, и почти целомудренно целует в шею. А потом поднимается выше: берет в рот мочку уха, перекатывает на языке сережки, точно леденцы. Хаято в ответ сильнее прижимается, недовольно ворчит – ему тоже не нравится то, что он еще одет.
Лимузин продолжает свой ровный, почти неспешный путь – сквозь ночь к холодному, долгому сну, который ждет Десятого в Японии. Освещая яркими ксеноновыми фарами себе дорогу, он несется к будущему неумолимо, а то, что время сейчас застыло – это всего лишь красивая иллюзия. Но ей очень хочется поддаться, принять ее, раствориться в ней без остатка. И Десятый это сделает, но позже. Сначала – стребовать обещание, которое Хаято никогда не нарушит.
Тсунаеши обнимает дрожащего Гокудеру, прижимая к себе.
- Я хочу, чтобы ты дождался моего возвращения, - шепчет он ласково и поглаживает Хаято по плечам.
- Джудайме… - только выдох в ответ. Гокудера с трудом может разобрать смысл слов своего босса. Ему трудно – слишком много ощущений, слишком сильно возбуждение; и от этого его мысли разбегаются, словно тараканы, - не собрать. Но он их запомнит, Десятый знает.
- Помни о том, что обещал, - мягко напоминает босс, а потом находит его отзывчивые губы. Целует с языком, стискивая упругую задницу.
- М-м-м… - Хаято кладет руки на плечи босса, выгибаясь дугой. – Да…
Он трется обнаженной, чувствительной грудью о пиджак Десятого, который до сих пор на нем, и пуговицы слегка царапают и холодят разгоряченную кожу. Савада кладет руку на спину Хаято, поддерживая, и тот выгибается еще больше. Видя это безумно прекрасное непотребство, босс понимает, что если сейчас не возьмет его, то просто сойдет с ума; сноровисто меняется с Гокудерой местами и в рекордные сроки приспускает ему брюки. Хаято что-то тихо стонет, отклячивает белую, как снег, покрытую редкими серебристыми волосками задницу. Одной ногой он становится на колено, вторую ставит ступней на подлокотник, упираясь руками в спинку сиденья. Тихо и недовольно шелестят оставленные на подлокотнике бумаги, которыми недавно занимался Десятый - они сыплются на пол и мнутся. Тсунаеши внимания на них не обращает, он полностью поглощен открывшимся, доступным Гокудерой: разведенные ноги – бери, не церемонься; беспокойное, поверхностное дыхание – «Джудайме, быстрее уже!». И правда, что тянуть?
Несмотря на то, что лимузин дорогой и бронирован по самое «не хочу», места в нем не так много, как кажется на первый взгляд, поэтому, чтобы Десятому пристроиться сзади, приходится почти лечь на спину Хаято. Он подготавливает себя быстро – размазывает по члену смазку и выдавливает немного на вход. И проникает внутрь тоже быстро – нет сил и желания ждать. Узкие горячие стенки послушно расходятся, принимая в себя возбужденную плоть; Гокудера замирает на тот миг, пока его насаживают, заставляет себя не дергаться навстречу и подождать, пока вход растянется настолько, чтобы член босса скользил в нем без натуги. Хотя сам процесс проникновения Хаято нравится тоже – медленно, но верно приходит ощущение заполненности; и задница перестает беспокойно ныть от желания.
- Ум-м… - срывается с губ Гокудеры. Ощущений много, и они такие невыносимо острые, что молчать нет сил. Стоны вырываются из горла - глубокие, томные стоны. В них нетерпение мешается с невыносимым, трепетным удовольствием. – Ха-а-а… - когда босс входит до конца.
-
-
19.12.2009 в 21:01Мышцы потихоньку расслабляются, и Десятый получает возможность ускориться, участить толчки, сделать их глубже и резче. Трахать в том темпе, в котором ему нравится. А нравится ему быстро и чтобы максимум трения, чтобы на лбу выступала испарина, чтобы Гокудера уже не стонал, а беспрерывно скулил, потому что его простату задевают часто и сильно.
Босс, который предельно ускоряется и часто дышит, готовый вот-вот излиться в податливую задницу Гокудеры, в очередной раз глубоко врезается в Хаято, обхватывает рукой налитую до предела плоть; грубовато, с остервенением и страстью дрочит ее - гоняет нежную шкурку по головке, размазывая остро пахнущую, скользкую смегму по всей длине. И если раньше еще как-то можно было терпеть и ждать, то теперь становится невозможно. Волна удовольствия похожа на лавину, которая погребает под собой все, Хаято мечется, двигает задом, пытаясь насадиться сильнее, стонет что-то нечленораздельное – кажется, какую-то гремучую смесь из «Джудайме» и «Тсуна»; снова скулит, потом матерится и вдруг замолкает… Его всего трясет сильно, точно в лихорадке, задний проход сжимает плоть босса неудержимо сильно, почти до боли, преступно приятно, и Десятый отчаянно хрипит, задыхается и прикусывает Хаято за влажный, покрытый испариной затылок, как кошака – чтобы замер и не дергался, не сбежал.
На некоторое время они замирают. Тишину нарушает лишь их скомканное, неровное дыхание. Кровь яростно шумит в ушах, а сердце бьется так сильно, что, кажется, оно ударяется о ребра. Первым в себя приходит Гокудера - он слабо шевелится под боссом, привлекая внимание.
- Джудайме? – его голос не слушается, он кажется хриплым и сорванным, хотя Десятый не припоминает, чтобы Хаято кричал.
- Ага, - Тсунаеши дарит нежный извиняющийся поцелуй в затылок, туда, где теперь наливаются красным следы его зубов.
- Мы скоро прибудем, - мягкое напоминание.
- Я знаю.
Тсунаеши грустно улыбается, но его улыбки и его грусти никто не видит. Он выходит из Хаято и тянется за салфетками. Нужно привести себя в порядок – негоже боссу Вонголы иметь взъерошенный вид. Тяжелые мысли о будущем медленно возвращаются и становятся все сильней по мере того, как успокаивается сердце после оргазма. Но теперь они почему-то не кажутся настолько мрачными, насколько представлялись еще несколько минут назад. Сейчас тепло и спокойно. А в груди уверенным согревающим огоньком горит надежда: все будет хорошо. Ребята справятся.
Машина паркуется в VIP-зоне. Когда затихает мотор, Савада Тсунаеши, один из легендарных боссов сильнейшей мафиозной семьи, снова занимается бумагами, снова ставит размашистые, четкие подписи. К некоторым прикладывает кольцо, и на бумаге появляется яркая печать Пламени Неба, она дрожит беспокойно, и похожа на зажженную свечу. Атмосфера стоит рабочая. И не скажешь, что всего несколько минут назад здесь звучали страстные стоны. И не скажешь, что скоро Десятый будет «убит» Мильфиоре, и его положат в лакированный гроб, застланный белыми лилиями. И не скажешь, что скоро он будет спать в большой, холодной машине Ирие Шоичи и ждать, пока те, на кого он поставил все, оправдают его ожидания.
Дверь распахивается. Первым выходит Правая Рука, и выглядит он идеально – ничего в его виде не напоминает о том, что произошло недавно, даже все засосы спрятаны под одеждой. Хаято останавливается неподалеку, почтительно кланяясь, когда босс покидает машину – властный и уверенный в себе, с расправленными плечами и прямой гордой осанкой. Огни аэропорта зовут его. Зовут в неизбежное будущее.
- Наша разлука не будет долгой, - обещает Савада, слегка наклоняя голову.
- Конечно, Джудайме. Я постараюсь закончить с делами как можно быстрее и прилететь, - Гокудера не знает ни о чем, но все равно чувствует, что что-то надвигается. Это видно в глубине его живых блестящих глаз.
- Хорошо, - кивает босс и направляется к стеклянным дверям аэропорта.
-
-
19.12.2009 в 23:56you wrote porn sex!Спасибо, это именно то, что ожидалось
вполне осчастливленный заказчик
-
-
20.12.2009 в 10:23-
-
20.12.2009 в 12:23Почему-то мне кажется, что вы немного растеряны
Автор, я вас люблю!!!!!!!!!!
Ммм... спасибо )
Автор
-
-
21.12.2009 в 03:15-
-
21.12.2009 в 08:46Омг, наконец-то на кинке не кинк, а текст. Кинковый.
Не за что. Рады стараться ))
-
-
21.12.2009 в 19:22я не ярая поклонница ни 2759 ни наоборот, но текстом просто вынесли и убили *______* я буду вечно вас любить
-
-
21.12.2009 в 20:35-
-
21.12.2009 в 21:56О! *удивился* Мерси-мерси )) Я сохраню вашу любовь, и надеюсь когда-нибудь еще порадую вас
ModSoul
Спасибо. Слов и не требуется )) Эмоции все сказали
Автор
-
-
23.12.2009 в 04:22автор! вы мой кумир!
-
-
23.12.2009 в 04:27-
-
23.12.2009 в 04:30А вообще я это серьезно, рассказ мну понравился))) честно! Автор молодца))
-
-
23.12.2009 в 10:46автор! вы мой кумир!
*кланяется*
Гость
Автор, все классно, но Гокудера нуждается в срочной депиляции )))
Нифига. Гокудера же мужиг. А мужиги дожны быть с волосатой задницей и небритыми подмышками!
Yoriko-sama
Благодарствую.
-
-
24.12.2009 в 00:02-
-
26.01.2010 в 03:51Спасибо)
-
-
19.02.2010 в 00:14-
-
30.03.2010 в 05:43-
-
21.09.2010 в 23:37-
-
16.02.2011 в 01:50укусы в затылок... о.0
тяжелый слог нагоняет тяжелую атмосферу...
-
-
17.06.2011 в 05:51-
-
01.12.2013 в 01:16